Заглянул Карашахин, на стол передо мной опустился листок с самыми срочными делами. Похоже, нумерация уходит и на другую сторону, на Павлова взглянул хмуро, тот смотрел прямо перед собой, то ли между ними пробежала черная кошка, то ли успели осточертеть друг другу, а еще через минуту Ксения принесла кофе и бутерброд.

Я кивнул на Павлова:

– Если ему желудок позволит, принеси и ему. Но с молоком. И без сахара!

Павлов обиделся:

– А мне почему без сахара?

– Вредно, – объяснил я. – Так говорят.

Пришел Каганов с докладом, что успел сделать, что делает, а на что нужны дополнительные указания, инструкции и высочайшее одобрение. На его лице читалась опаска, что половину прожектов я заверну, демократ же все-таки, хоть и начинающий понимать преимущества тоталитаризма, однако я, к его ликованию, даже усилил ряд позиций, ибо это тоталитаризм держит себя в узких рамках, а настоящая демократия может позволить себе все, даже те методы, которые противники обзывают фашистскими, на то она и демократия, что не боится столкновения идей, а если боится и запрещает всякие фашизмы, коммунизмы, нацизмы – то такой строй должен именоваться уже не демократией, а как-то иначе…

Каганов, не дыша, дождался, когда я подписал распоряжения по перестройке подотчетных ему ведомств. Взгляд с надеждой скользил за моей перьевой ручкой, а когда я поставил росчерк на последней странице, из груди вырвался вздох:

– Фу-у, теперь я займусь по всей программе! А то все по краешку, по краешку… Дмитрий Дмитриевич, простите за откровенность, но вы становитесь крупным деятелем…

Я слабо усмехнулся:

– Ну, такую правду-матку вы можете мне резать прямо в глаза в любое время.

Он запротестовал:

– Да я честно! Просто многие из нас уже видели выход, но никто не осмеливался не то что пальцем шелохнуть – пикнуть не смели! Даже подумать страшно, это ж кем только назовут! А вы взяли и сделали. В этом и есть отличие крупного деятеля от… прочих умничающих.

– Да ладно вам.

Он потоптался у стола, все еще не решаясь уходить, хотя по протоколу пора убираться из кабинета, у президента страны день расчерчен по минутам.

– Дмитрий Дмитриевич, – сказал наконец нерешительно, – и все же надо учесть ошибки предшественников.

– Каких? – спросил я.

– Строителей коммунизма.

Я отмахнулся:

– Шутите? Они строили, а я только стараюсь удержать страну от растаскивания по кускам.

– Но у них тоже власть была в руках вся, – подчеркнул Каганов. – Но удержать ее не смогли.

– Была война, – ответил я просто. Каганов смотрел непонимающим взором, я пояснил со вздохом: – Шла третья мировая война, но у нас ее не замечали. Как перед Второй наши генералы по старинке еще готовили кавалерию… помните, наши казаки мчались с саблями в руках на немецкие танки?.. так и третью все представляли в виде запущенных навстречу друг другу межконтинентальных ракет с ядерными боеголовками. А она уже шла…

Его глаза оставались круглыми, я умолк, чувствуя тоску и тяжесть в груди. Если даже он не понимает, то откуда понять простым людям, что треть жизни работают, треть спят, а оставшейся жизни едва хватает, чтобы кое-как управляться с мириадами житейских мелочей?

Разве что для задерганного бытом человека этот страшный проигрыш в третьей мировой станет понятным на… доступном для его уровня и достаточно простом примере. Вот идет он с друзьями по залитой солнцем улице. Мимо идут теплые разогретые солнцем девушки в коротких юбочках и с рискованными вырезами на блузках, из ближайшего бара доносится музыка, что ему нравится. Останавливается, вспомнив, что надо возвращаться в институт, учить молекулярную физику, а потом немного покачать железо… Так вот сколько человек скажет, что верно, иди, занимайся, а сколько начнет уговаривать зайти с ними в бар, снять телок, расслабиться, побалдеть, оттянуться?

Начнут тащить в бар не только потому, что обожают вас, но и чтоб не учился, пока они пьют, чтоб не качал мускулы, раз у них слабые, чтоб не был лучше, чище, достойнее, гад. И доводы насчет выпить и побалдеть будут куда убедительнее, настойчивее, чем слабый довод в защиту науки, спорта…

В то время как коммунисты убеждали строить счастье для всего человечества, обращаясь к уму и совести, противник обращался к гораздо более сильным чувствам, пусть животным, но оттого более древним и доминирующим в поведении любого существа. Его аргументы тут же находили отклик практически в душе каждого: не будь героем, трусить – не позорно, сдаваться в плен – мудро, стыда нет, умный в гору не пойдет, пусть Родину защищают дебилы, где хорошо – там и родина, плюй на все и береги здоровье, главное – деньги, если такой умный – почему не миллионер, главное не заработать, а найти под крышкой пепси значок, по которому получишь пять миллионов долларов…

Но, победив нас таким страшным оружием, из одухотворенных людей превратив в скотов, они и своих опустили ниже плинтуса. Пока что у штатовцев запал как у победителей, но победившие скоты – все равно скоты, им не захочется жертвовать ничем, тем более – жизнями, теперь только пить да трахаться на захваченном, награбленном, потому вся страна в панике, когда один-единственный мусульманин берет винтовку и идет отстреливать врагов в их же собственных домах. А это теперь случается все чаще, все чаще и еще чаще.

Каганов наблюдал за моим отстраненным взглядом, вздохнул, поинтересовался:

– Что говорит Чазов?

– А что Чазов? – окрысился я. – Что вы все о моем здоровье?

– На вас все завязано, господин президент, – ответил Каганов почти официально. – Мы готовы вас под руки водить, как Брежнева, только бы подольше удержать твердую власть.

– А самим слабо?

– Слабо, – признался он. – Не говоря уже о том, что не у всех хватит ваших волевых качеств… странно, да? У министра обороны и главного чекиста меньше воли, чем у демократа!.. но у вас есть еще и мудрость, которой у нас, увы… признаюсь с неохотой, мы – прекрасные специалисты, это говорю с гордостью, но все же специалисты только в своих областях. К тому же к вам доверие населения. Вы знаете, что ваши рейтинги резко подскочили?

– Не знал, – ответил я. – Приятно, честно.

– Потому что вы, в самом деле, как демократ, выражаете волю и чаяния народа. Когда народ жаждал воли и разгула, вы все это ему дали. Когда обожрался и запросил слабительного, вы поставили ему ведерную клизму, за что опять же от него, народа, спасибо… в виде подскочившего рейтинга. Вы чувствуете, что народ жаждет, еще до того, как он это промычит, удивительное свойство настоящего вождя, как будто вы соединены с каждым нервной нитью и все время получаете сигналы! Сколько у нас народу, сто сорок миллионов? От народа к вам идут сто сорок миллионов нитей. Не запутаетесь?

Я отмахнулся:

– Сейчас беспроводная технология. Уже клавы и мыши к бытовым компам идут без проводов. Не знали?

…От границ порохом пахнет все сильнее, пришлось выделить специальную группу, что ныне отслеживает высказывания политиков и прессы в США. Точнее, не выделить, а расширить. После дела о кобызах в США на меня завели дело и передали в подконтрольный им Гаагский трибунал. Оживились ястребы, уже не только готовились к вторжению в Россию, но в сенате обсуждали проекты расчленения огромной территории, приценивались, какой стране за сколько будут продавать лакомые куски.

Тупая боль под левой лопаткой уступила нервной дрожи. Трясет дома в постели, трясет в машине, а в кабинете глотаю релаксанты горстями. Это притупляет боль и останавливает дрожь, но голова тяжелеет, а мысли текут вялые, как будто замерзающая вода.

Сигуранцев собирал данные воедино, а я, как и надлежит стратегу, всматривался в мир, в планету, в населяющий ее вид человека. Уже не только ежедневно, но ежечасно приходят грозные вести о взрывах, пожарах, катастрофах. В Израиле взрывают себя шахиды, нанося вред своим врагам, а в Европе они же предпочитают оставлять взрывчатку в людных местах, а потом преспокойно взрывают по дистанционному включателю. Самолеты падают из-за износа, из-за подложенной взрывчатки, но нередко взрывают сами пассажиры, либо сумевшие как-то пронести на борт взрывчатку, либо же набрасываются на пилотов и заставляют направить самолеты в жилые кварталы проклятых христиан, неважно, американцев, русских, немцев, датчан…