– Почему? Если уж принят вариант «Сулла»…
– Я сам недавно был Новодворским, – ответил я. – И Ковалевским. А ведь не враг же был, не враг… Так что давайте к стенке только карманников, вне зависимости от их калибра, а не идейных противников. Идейные еще могут стать нашими, карманники – никогда.
Глава 5
Кремль мне казался островом, на который обрушились тайфуны и цунами со всех сторон сразу. Заговорили даже о военном перевороте, причем в качестве военного диктатора кивали в мою сторону. Демократическая пресса подняла такой постыдный вой, что я начал стыдиться своей принадлежности к демократам. Причем аргументов я не увидел, только рабское желание быть на стороне сильного, то есть там, где США.
Сигуранцев появлялся ненадолго, исчезал, ему приходилось заново перестраивать всю систему, почти на корню уничтоженную прошлым правительством даже не демократов, а чего-то настолько стыдного в роли правительства России, что во всех учебниках навеки останется позорнейшим пятном.
Карашахин тщательно отслеживал все отклики на ситуацию в Рязанщине. На фоне кровавого уничтожения целого анклава отошли на второй план структурные изменения в политике, вся Европа говорила и возмущалась только историей с уничтожением кобызов.
– Господин президент, – сказал он многозначительно, – а все-таки реакция не столь уж… Не совсем уж!
– Да? – переспросил я измученно. – Я ожидал бурю, но не ураган. А тут совсем крышу срывает!
– Мы этого ожидали.
– Я надеялся на менее бурную реакцию, – признался я. – Великая инерция мышления. Точнее, нежелание думать самим, когда есть эксперты, что подготовят для нас и решение, и комментарии, и доводы в споры…
Но, в самом деле, реакция на всякие там нарушения прав человека в последние годы стала вялой. Если в семидесятые и восьмидесятые весь Запад поднимал хай по любому оброненному на ногу молотку в странах социализма или третьем мире, то в девяностые поутих, своих проблем хватает, так что я ожидал и сейчас что-то подобное, хоть и с поправкой на массовость. Все-таки мы истребили около шестисот тысяч человек, а это бьет все рекорды последних войн, катастроф и катаклизмов, вместе взятых.
Тут же мы провели без малейших задержек операцию «Сулла» по зачистке гнили, было изъято из жизни около трех тысяч нищих, бомжей, безнадежных наркоманов, уголовников-рецидивистов, идиотов, заполняющих специализированные больницы, а также проституирующих на Тверской гомосексуалистов, трансвеститов, мазохистов, эксгибиционистов.
Реакция, на удивление, бурная, но очень разная. От криков о новом фашизме, без этих обвинений никуда, до ликования, что хоть кто-то решился. Конечно, эти русские звери, мы бы помягше, помягше, но все-таки правильное дело начали. Тут досталось от своих общечеловеков, пошли драчки, о нас не то чтобы забыли, но отложили до тех пор, пока со своими экстремистами справятся. К счастью для нас, среди этих «экстремистов» как раз молодежи мало, а все больше видные ученые, музыканты, изобретатели, конструкторы, словом – элита. Да и молодежь, что с ними, тоже та, что грызет гранит науки, а не трахается на улице, наширявшись наркотой, не устраивает демонстрации с требованием panem at circenses и прочих социальных льгот, пособий и увеличения выплат тем, кто по религиозным, этическим или нравственным установкам не желает работать, учиться или служить в армии. Так что рядовой обыватель, привыкший свято верить, что гомосеки – тоже люди, а в чем-то даже лучше, ведь лицо ж западного мира, задергался, разрываясь между приверженностью к устоям демократического государства, когда усе можно, и этим гадким экстремизмом, который так хорошо безнаказанно называть фашизмом, нацизмом, шовинизмом, коммунизмом, талибством – и ничего за это не будет.
Только в Юсе выстрелы на Красной площади обсуждали в сенате, конгрессе, на всех форумах, а президент Бушмен созвал специальное собрание и заявил, что такое недопустимо не только в демократических странах, а вообще на планете, потому отправку экспедиционного корпуса нужно не только одобрить, но и ускорить. С этим же настойчивым призывом он выступал на всех собраниях, и всякий раз его популярность поднималась. Правда, освистали в университетском городке, больше благоразумно к умничающим ученым не ходит, зато постоянно посещал общества сексуальных меньшинств, где ему устраивали овации, как гомосеку, некрофилу и почетному вуайеристу.
Я вздрогнул, заметив на столе две плотные тени. Вскинул голову, в двух шагах благовоспитанно стоят Сигуранцев и Босенко, позы у обоих средние между «смирно» и «вольно».
– Что-то стряслось? – спросил я тревожно.
Сигуранцев взглянул на Босенко, тот не шелохнул и бровью, Сигуранцев сказал деликатно:
– Мы здесь уже давно стоим. Ксения о нас дважды докладывала… Но вы так высоко взлетели… или погрузились в нирвану, что мы просто не решались отрывать от гурий…
– Или гурий отрывать от вас, – добавил Сигуранцев туманно. – Присосались, стервы!
Я отмахнулся:
– Ни вас, ни гурий не видел, извините. Голова, как чугунный котел, что-то шумит…
– Это кипит, – объяснил Сигуранцев. – Варится. Про хорошего политика так и говорят, мол, котел у него варит. Про мелкого политика: котелок варит. Господин президент, у нас с Босенко наметилась одна совместная акция…
Босенко молчал, это меня насторожило, я спросил подозрительно:
– Какая? Да вы садитесь, чего как провинившиеся школьники.
Они послушно сели, держатся иначе, чем раньше, всем видом давая понять, что теперь меня уважают больше, даже чтят, раз я теперь не демократ, ведь демократия – последнее убежище подлеца, отныне я настоящий твердый правитель…
Босенко сказал нерешительно:
– Давайте мы вам сперва факты изложим, а вы сами скажете, что и как. Мы ведь силовики, тупые, значится, а вы ж – демократ, защитник прав и сироток. Словом, по нашим данным, только в Москве орудует пять тысяч бандитских группировок общей численностью сорок восемь тысяч человек…
Он раскладывал передо мной листки, диаграммы, показывал, объяснял, а во мне поднимались волной горечь и злость. Подумать только, сорок восемь тысяч здоровых сильных мужчин не работают, а грабят тех, кто работает!.. Обирают предпринимателей, что и так едва-едва сводят концы с концами, отрицательно влияют на мораль общества, которое видит, как хорошо быть бандитом, проституткой, вором и как плохо и позорно работать на заводе, стройке, прокладке дорог, в институте, как бесполезно что-то изобретать, создавать…
Я задержал дыхание, на миг вернулось обычное состояние, я чуть не сказанул то, что всегда говорит демократ, но тут же в мозгу сверкнуло ослепительное: ХВАТИТ! Хватит этого словоблудия, даже в богатом обществе оно отдает лицемерием, но в нашем положении это не просто тупость, это сознательное предательство интересов тех, кто избрал на этот пост, кто на меня надеется.
– Значитца, так, – сказал я. – Провести широкие аресты. Собрать пару сот бандитов. Нет, не утруждайте себя доказательствами вины, у них адвокаты лучше, чем у нас прокуроры. Достаточно и того, что про них известно – бандиты. Все понятно? Расстреляйте. Да-да, вы не ослышались. Без суда. Когда корабль тонет, не до расшаркиваний, надо срочно сбрасывать за борт балласт. Расстреляете, об этом сообщим в прессе. И предупреждение, что если в течение трех дней кто-то из остальных сорока восьми тысяч не устроится на работу… не липовую, а настоящую, где будет пахать в поте лица… устроятся именно на заводы и строительные работы, то поставим к стенке всех до единого.
Босенко спросил испуганно:
– Не слишком ли?..
Я поинтересовался ядовито:
– А вы что, демократ? Пятая колонна юсовцев? Мы первым же расстрелом уложим несколько зайцев наповал! Первое – вздохнут свободно предприниматели. Второе – народ увидит, что лучше трудиться честно. А того, кто вчера ходил в героях, – уже едят черви. Третье – милиция сможет наконец переводить на ту сторону улицы старушек, чего раньше делать не успевала. Четвертое – исчезнут бесполезные предприятия, что ничего не производят, а только обслуживают… Это ж сколько на сорок восемь тысяч надо лишних парикмахерских, баров, ресторанов, казино, бильярдных, сапожных мастерских…