Я перевел дыхание, а дикторша, испросив взглядом у меня разрешения, спросила живо:

– Это какие же, господин президент?

– Щас начну перечислять, – пообещал я. Они умолкли, приготовились слушать, а я продолжил: – Инстинкт рода человеческого, а человек, если вы еще не знаете, тоже существо биологическое и подчиняется всем законам биологии, требует постоянной выбраковки слабых и особей с патологией. Вы знаете, как действует этот инстинкт в дикой природе, но человек сумел подавить этот инстинкт, тупо и глупо лечит и сберегает всех дебилов, гомосеков, извращенцев, шизофреников. Но, повторяю, точно так же и человек, подобно всем животным, нуждается в еде, сне, естественных отправлениях и продлении рода…

Дикторша, удостоверившись, что ее не расстреляли тут же, дождалась паузы и сказала с мягким торжеством:

– Инстинкт продления рода может быть заблокирован!

Я поблагодарил ее взглядом, мол, давай действуй, вставляй свой милый щебет в сухую профессорскую речь, продолжил:

– Можно воздержаться и от жратвы, и что будет? То же самое – погибнет! У биологических видов такие же жесткие законы, как и внутривидовые. Если вид будет накапливать в себе дефекты в виде генетически больных, психов, извращенцев, он вскоре вымрет. Как вид. Любой вид инстинктивно этому сопротивляется. Раньше это выливалось в кровавые войны, но теперь изо всех сил стараемся их избежать, накапливаем дефекты и накапливаем, накапливаем и накапливаем. Уже сами видим абсурдность своего поведения, но по-прежнему тупо прем к пропасти, не понимая, что юридические законы, по которым даже полного идиота должны называть человеком, мыслящим нестандартно, не биологические законы, а придуманные людьми. Зачастую очень недалекими!..

Телеведущий порывался тоже что-то сказать, но то ли не решался, то ли не находил слов, а дикторша проворковала мило:

– В самом деле?

– Множество нынешних локальных конфликтов, – ответил я, – инстинктивная реакция вида. Это как при болезни поднимается температура во всем теле! Но сперва она поднимается в определенных местах, где именно болит. Горячие точки, так сказать. Если не успеть вылечить на этом этапе, болезнь охватывает весь организм, и тогда мы напичкиваем его антибиотиками весь, достается правым и виноватым.

Дикторша кивала, глазки острые, смышленые, следит за мыслью, в то время как ее партнер уже поплыл, видно по остановившемуся взгляду, потерял нить, мысли ушли в сторону. Умный мужик, похоже, с озарениями, но мозг не дисциплинирован, не умеет долго работать над проблемой.

– Я поняла, – подхватила дикторша с торжеством. – Вы предлагаете чистки. Чистки организма. Так?

– Между прочим, – сказал я, – хорошее слово. Чего его так боятся? Правда, чистки всегда неприятные штуки. Приходится пить слабительные, бегать сломя голову в… зато выводятся шлаки, токсины. Организм очищается, молодеет, свежеет. Если провести чистку по стране, Россия посвежеет, это точно. И народ вздохнет свободнее. Интеллигенция завопит, но это нормальный ее инстинкт, ведь большая часть извращенцев среди них, но народ как раз обожал тех, кого интеллигенция поливала грязью: Ивана Грозного и Сталина, что проводили чистки без войн и укрепляли страну… Ладно, вы главное уже поняли. Ведь поняли же?.. А теперь небольшое сообщение в заключение этого обращения… или беседы, так будто бы вернее. Вчера милицией при поддержке военных проведена грандиозная зачистка бандформирований в Рязанской области. Там располагался анклав кобызов… Взяты в плен множество боевиков, сражавшихся за «Великий Кобызстан», разрушены бункеры и тайники с оружием. Сегодня операция подошла к завершению… возможно, уже завершена, я жду с минуты на минуту сообщения. Эта операция тоже относится к чистке нашего огромного организма, так что прошу понять и принять ее правильно!.. Благодарю за внимание, до свидания.

Я попрощался, поднялся из-за стола, но оператор так обалдел, что еще с полминуты показывал, как я отодвигаю стул, выхожу, наконец на него зашикали так яростно, что он вздрогнул и поспешно перевел раструб своей гранатометной трубы объектива на дикторшу. Она с натужной улыбкой, бледная, объявляла следующий номер их цирка, заикалась и трепетала голосом, я же прошел мимо шарахающихся бородачей с животиками, несмотря на молодость. В дверях такой же бледный Павлов, встревоженный Карашахин, испуганный Сидорюк.

– Записали? – спросил я. – Дома посмотрю. Мне кажется, кое-какие детали упустил. А кое-что можно было подчеркнуть, усилить…

Павлов замахал руками:

– Усилить? Еще? Да вы и так… как будто сорвали с нашего государства…

– Маску?

– Какую маску, – окрысился Павлов. – Культуру! Мы должны будем опуститься до уровня террористов?

– Только в отношениях с ними, – заверил я. – С цивилизованными – цивилизованно, с дикарями – по-дикарьи, с волками – по-волчьи. Господин Сидорюк… как вас по батюшке…

– Тарас Маздаевич, господин президент!

– Нормальное отчество, а почему он вас называл Мазеповичем?

– Прикалывался, – ответил Сидорюк и посмотрел мне в глаза очень внимательно. – У него юмор такой… восточный.

– Понятно, – сказал я, – я так и понял, ведь такого отчества не бывает. Вам такое вот задание: разработайте программу передач и начинайте крутить по всем каналам о том, что нас ждет. Да-да, в том случае, если все вот так пойдет дальше: вымирание нации, заселение наших земель… подчеркиваю – наших!.. выходцами из южных территорий. Можно пережать чуть, но не слишком. Попугайте, но не врите. Без всяких мямлостей покажите, что Россию ждет в самом деле вырождение и уничтожение… Не киношное!

Павлов напомнил осторожно:

– Дмитрий Дмитриевич, надо бы и про поддержку закона о молодых семьях…

– Закон сперва разработать надо, – огрызнулся я. – Впрочем, можете сказать, что этот закон уже разрабатывается. Спешно, в ударном темпе!

И. о. директора истово кивал, в глазах страх и готовность сделать все, чтобы стать настоящим директором.

– Мы можем начать уже сегодня, – предложил он поспешно.

– Что? – спросил я с подозрением.

– Кампанию, – сказал он с готовностью. – Можем начать показывать одиноких старушек, к которым общество должно проявлять милосердие. Выявить среди них тех, у которого было не больше одного ребенка, а таких абсолютное большинство, и дать непрямую акцию разоблачения… В смысле, что это те, кто в свое время не желал себя утруждать рождением больше чем одного ребенка, все по танцулькам, по барам, по развлечениям, а теперь требуют заботы от всего общества!

Павлов кивнул, сказал благожелательно:

– Верно мыслите, молодой человек. Забота о старших должна лежать в первую очередь на детях. Но когда ребенок один, ему приходится заботится об отце и матери, а также о двух дедах и двух бабушках. А это непосильно для любого семейного бюджета, ведь и своих детей надо кормить, поить, одевать и обувать! Если Дмитрий Дмитриевич не против…

Я смерил его взглядом, бывший зам даже вытянулся, вспомнив службу в армии, ел меня глазами. Я сказал:

– Да-да, сейчас они одинокие и беспомощные старички, но когда-то были молодыми и здоровыми, но о будущем не заботились, детей в достаточном количестве не рожали. Но тут надо поправку…

– Какую? Все сделаем.

– Вы сами о ней сказали. Выявите именно тех, у кого детей либо не было, либо не больше одного. А то напоретесь на мать-героиню, у которой семеро детей погибли на фронте… А к пустоцветам – отношение самое безжалостное! Когда общество богатое и сытое, может и пустоцветов прокормить от щедрот, но нас сейчас за горло берет нищета. А молодым семьям в самом деле нужна забота. В самом срочном порядке разработаем!

Он провожал меня до самого выхода, слушал очень внимательно и тут же сыпал идеями, предложениями, мне он понравился, ощутилось, что ему хочется не только стать генеральным директором, но и работать в том направлении, куда я его развернул.

– Действуйте, – сказал я напоследок, пожал ему руку и сел в машину. Крамар сперва было сел рядом с шофером, потом переговорил по рации, ушел в головную машину, а на его место сел Павлов. Карашахин занял место в салоне. Геннадий оглянулся, я кивнул, разрешая трогаться, и машина тронулась по ночной площади, залитой ярким светом множества фонарей.